– Правильно, – кивнула я и тяжело задышала: его руки спустились ниже и принялись чертить круги на моих ягодицах. – Девяносто четырьмя? А откуда ты знаешь, что на тебе было именно девяносто четыре пореза?

Он прикрыл глаза.

– Потому что я сам себя изрезал.

Я нахмурилась и стала ждать дальнейших объяснений.

– Кристиан.

– Ты утомила меня своей страстью. Я хочу спать.

– Вампиры не спят. Объясни мне, зачем тебе понадобилось устраивать сцену в постоялом дворе.

Он притворно всхрапнул. Я нагнулась и взяла в зубы один маленький коричневый сосок. Кристиан приоткрыл глаза. Я отстранилась и пригрозила:

– Если тебе дорог этот сосок, немедленно ответь на мой вопрос.

Он тяжело вздохнул.

– Я разбудил в тебе дракона.

– А я всегда была драконом, просто прятала свою сущность под маской невинности. Почему ты изрезал себя девяносто четыре раза и лежал, истекая кровью? Ведь ты мог умереть! Или довести себя до крайне ослабленного состояния, что тоже плохо.

– Потому что я, пользуясь некоторыми связями, о которых тебе знать не обязательно, довел до ушей Гарды Уайт и Эдуардо Тассалерро слух, что конкуренты поймали еще одного Темного и держат его в крайне ослабленном состоянии в подвале старого, заброшенного постоялого двора.

– Ты выпустил себе кровь, чтобы изобразить, как ты ослаблен?

Его руки соскользнули еще ниже.

– Именно. К несчастью, когда прибыли клюнувшие на наживку Уайт и Тассалерро, заявился один наглый контактер и попытался спасти меня от ужасов загробного мира.

Его пальцы скользнули между моих бедер.

– Ой!

– Есть что-то очень соблазнительное в женщине, которая ойкает, уткнувшись в подбородок мужчины.

Его пальцы проникали все глубже, раздвигали плоть, гладили, вытворяли такое, чего я никак не ожидала от пальцев. То есть я, конечно, знала, что такое бывает, но просто представить себе этого не могла, если вы понимаете, о чем я. Я ерзала и извивалась, в то время как его пальцы соблазнительно танцевали в моей распаленной плоти. Мне передалось всенарастающее возбуждение Кристиана.

Я присела и, не обращая внимания на боль в ноге, раздвинула бедра и оседлала его. Теперь его глаза были широко распахнуты. В них светилась страсть и такое сильное желание, что у меня дыхание сперло.

Я обхватила его твердый член рукой и, нагнувшись вперед, обвела языком тот сосок, что прежде угрожала откусить.

– Скажи мне, чего ты хочешь, Кристиан. Он застонал.

Тебя.

Я погладила его и, покрывая его кожу поцелуями, добралась до другого соска. Я некоторое время сосала его, нежно покусывая зубами, и наслаждалась тем, как Кристиан с шумом втягивает в себя воздух.

Скажи мне, чего ты от меня хочешь, Кристиан.

Он подхватил меня за бедра и поднял над собой. Я посмотрела вниз, на его достоинство.

Я хочу тебя, Эллегра.

Я нагнулась и принялась его дразнить, лаская лишний кусочек кожи, обводя вокруг него круги.

А как ты меня хочешь?

Он опустил меня пониже, чтобы было удобнее пробиваться в гостеприимный жар моего тела.

Я хочу, чтобы ты была вокруг меня, во мне, чтобы ты соединилась со мной. Я хочу, чтобы наши сердца бились в унисон, чтобы наше дыхание слилось воедино, а сознание стало общим.

– Да, – воскликнула я и опустилась на него. В горле у меня застрял сладкий всхлип. Темнота, царящая у Кристиана в душе, накрыла нас черным пологом. Я чувствовала, что он разрывается между радостью соития и болью муки. Я соединилась с ним и начала двигаться в ритме, доставлявшем нам равное удовольствие; дарила ему свое наслаждение, и он отвечал мне тем же. Я отворила сердце и вобрала в себя тень отчаяния, окутывавшую нас. Я нещадно мяла ее, деформировала, превращала в чувство истинного удовольствия, проникавшего в каждую нашу косточку.

Ты свет, ты спасение, – промелькнула в моем сознании мысль Кристиана. Мы все ускоряли темп, близясь к развязке. Все это было до того восхитительно, что мне на глаза навернулись слезы счастья. – Ты забираешь мою боль и даешь взамен радость.

Я приоткрыла глаза: мне хотелось видеть его в момент экстаза, хотелось разглядеть ту зияющую пустоту в его душе, которую я могла бы заполнить.

Ты создана для меня.

Его глаза напоминали темную полночь – там смешалось столько всяких чувств, что в них просто невозможно было смотреть. Мое возбуждение все усиливалось: мне казалось, что я того гляди разлечусь на тысячу мелких кусочков. Страсть Кристиана, равно как и потребность во мне, тоже возрастала, становилась все жарче и тверже, горела только для меня. Я склонилась над ним, предлагая себя, отчаянно желая, чтобы он взял то, что только я одна могла ему дать.

Я не могу жить без тебя.

Он прокусил кожу чуть выше моей груди, и меня охватило чувство безграничного удовольствия. Мы слились воедино телом и мыслями, без остатка отдались страсти.

Возлюбленная, – мысленно прошептал он. Мне казалось, что от наших тел исходит ярчайший свет. – Ты моя Возлюбленная.

Глава 10

Мы лежали лицом друг к другу. Наши руки и ноги переплелись, тела были липкими от пота.

– Вот не знала, что Темные потеют, – пробормотала я, уткнувшись Кристиану в плечо. Навалилась такая усталость, что было лень даже провести пальцами по груди, к которой я так сладко прижималась.

– Потеть – лишь одна из многих удивительных вещей, что умеют делать Темные.

– М-м-м. А теперь скажи, удивительный ты мой девятисотлетний моравский сладкий рогалик: как великолепной, экзотичной, немного дикой американской секс-богине избавиться от четырех – заметь, уже четырех – привидений?

– Сладкий рогалик?

Я поцеловала Кристиана в кадык.

– Это такое ласковое обращение. Оно выражает восторг и преклонение перед твоей небывалой сексапильностью.

– А! В таком случае ничего не имею против.

– За что я тебе весьма признательна. Как думаешь, куда мне девать четверку призраков, пока я буду выяснять, что затеяли Гарда Уайт и ее команда, и где они держат твоего приятеля? В гостинице их оставить я не могу: жалко так долго держать их в помпонах. Им там, наверное, жутко скучно бедняжкам.

– Да. К тому же вернешься ли ты в гостиницу – вопрос спорный.

Я взглянула в его сонные удовлетворенные глаза цвета темного дуба.

– Что значит – спорный? Как это понимать?

– Спорный в том смысле, что, пока ты услаждала меня своими экзотическими, волнующими ласками, я распорядился перевезти твои вещи из гостиницы ко мне. Теперь они уже по идее должны быть здесь.

Я отстранилась подальше и грозно воззрилась на Кристиана.

– Я не ослышалась? Без моего разрешения? Ты хоть спросил, хочу ли я переезжать из гостиницы? – Со злости я ударила кулаком по подушке. – Черт побери, Кристиан, этого я и боялась! Кто тебе дал право вторгаться в мою личную жизнь? Я сама решу, переезжать ли к тебе, и если да, то когда именно!

Он убрал с моих губ прядку волос.

– Гарда Уайт будет вести за тобой пристальное наблюдение. Если она разнюхает, что ты лишь прикидываешься моей невестой – а она непременно устроит за нами слежку, – ты окажешься в крайне опасном положении. Я не допущу, чтобы ты из-за меня попала в беду.

Я заскрипела зубами. Что значит «не допущу»? Какое вопиющее высокомерие!

– Я согласна с тобой насчет Гарды. За ней не станется нанять частных детективов, чтобы узнать о нас побольше. Но я однозначно возражаю против того, чтобы ты принимал подобные решения без моего ведома. Сперва нужно заручиться моим согласием. Я не потерплю такого самоволия, Кристиан, мне это совсем не по нутру!

Он долго молчал. Его прекрасные глаза потемнели – видно, что в душе его шла нешуточная борьба.

– Я видел свой поступок в несколько ином свете. Понимаешь, я еще не привык, что ты не нуждаешься в моей защите. Прости. Нужно было сначала все с тобой обсудить.

Я изумленно захлопала глазами. Надо же! В кои-то веки пришел к выводу, что не прав!